Вечер четвертый. 27 февраля 2016 г.

Вечер четвертый. 27 февраля 2016 г.

Героиня: Ульяна, учитель русского языка и литературы

Героиня четвертого вечера — Ульяна, учитель русского языка и литературы. Ульяна с дочерью перебрались в Краснодар из Луганска, спасаясь от войны. Мы увидели и непростые судьбы хрупких женщин, и огромную силу духа, позволяющую в любых обстоятельствах держаться корней и оставаться человеком. По итогам встречи написаны рассказ Н. Тованчевой «Балованные девочки» и стихотворение С. Лаврентьевой «Аля». Мы благодарим Ульяну за мужество, достоинство и честность.


Помните, как в "Опытах" Монтеня: " Очень полезно оттачивать и шлифовать свой ум об умы других". Вот и у меня был такой Опыт. Общаясь с женщинами-писательницами, мудрыми и проницательными, понимаешь, что жизнь - единственная книга с несуразным авторским замыслом. Перелистывая ее страницы, ощущаешь свою уникальность, свободу, возможности и реальность, а вместе с ней и необходимость.
Всякий, научившийся читать эти книги, не ставит ограничений на крутых поворотах мысли, двигается от опыта к истине, не ищет рацио в очевидном, а иррацио ему неподвластно...


БАЛОВАННЫЕ ДЕВОЧКИ

Наталья Тованчёва

Меня в детстве баловали. Я одна была у родителей, так много  любви мне досталось… Меня так воспитывали, знаете, — без оглядки. Важно было, что я сама думаю, как я сама себя ощущаю, а не то, что думают и говорят соседи и учителя.

Я и дочь свою, Ксюшу, так воспитывала. Старалась все лучшее ей дать и независимость воспитать. Поэтому верю ей и доверяю. Поэтому и учиться в Донецк отпустила.

Сами-то мы из Луганска. Я там сорок пять лет прожила. Ну и Ксюша  девятнадцать — только вот на учебу уезжала. Квартира у нас  хорошая была, работа. Всё бросили. Всё. Библиотеку особенно жалко, её ещё папа собирал. Книги-то купить  можно, только к тем, что дома остались, родные руки прикасались… Папы уже пять лет нет. Только книги и остались. И те теперь не со мной.

Мы уезжать не собирались. Все время думали: вот-вот война кончится, вот-вот. Человек, знаете, ко всему привыкает. Самолёты ночью летят, прислушиваешься — будут бомбить или нет? В пять утра в одном белье люди на улицу выскакивают, одеться не успевают — если к нам летят. Привыкли… Но когда 28 августа соседнюю улицу сильно обстреляли и много людей погибло, я  решила Ксюшу в Россию отправлять. Девятнадцатилетней девушке нечего делать на войне. Выезд уже тогда был непростой, с одним чемоданом уехала. Спасибо, частные автобусы ещё до границы возили. Вокзалы-то давно уже разбомбили к тому времени…

А я осталась. Маму не могла уговорить уехать. Понятно же — как в семьдесят лет решиться на такое?  А уже совсем невыносимо стало. Зарплату не платили. Деньги с карточек и со счетов снять было невозможно. В конце ноября пять дней сидели без света, без горячей воды, без тепла. В три часа дня темно, как ночью. Пустая, холодная, безжизненная квартира. Вот тогда мама и сдалась. Поедем, говорит.

Легко сказать, поедем. Уже вообще непонятно было, как уезжать. Хорошо, кум на своей машине согласился отвезти. Двенадцать часов на заправке за бензином  отстояли… И я как-то сразу поняла, что уезжаю навсегда.

Приехали на Кубань. Слава богу, живые все, здоровые. Квартиру, деньги потеряли, нажитое все — не печалюсь. Спасибо, что деньгами. Сколько людей погибло, калеками осталось. Ничего, наживем ещё.

Труднее не  с имуществом расставаться, а с людьми. Первое время так не хватало задушевных разговоров с друзьями. Плохо, когда ты на сквозняке остаёшься один. Сейчас ничего, знакомствами обзавелись, уже и поговорить есть с кем.

Знаете, я все время думаю, почему все это произошло?  И вот что в голову приходит. Была иллюзия: все, что происходит, не зависит от нас. Когда три года назад во Львове перевернули автобус с участниками войны, мы все промолчали. Когда красные знамёна вырывали у них из рук 9 мая, мы тоже молчали. Ну вроде как — что от нас зависит? Вот и домолчались. Наказания без вины не бывает…

Я первые две недели просто отсыпалась. В Луганске  же ночи неспокойные были, то летали, то стреляли. И когда переехали, организм отдыха запросил. А Ксюша плакала по вечерам. Придёт с работы — мы работу быстро нашли, денег-то совсем не было,  сядет на диван и всё, глаза на мокром месте. Мне и самой пореветь хотелось, но я её успокаивала. Ничего, доченька, руки-ноги есть, прорвёмся! Новую жизнь начнем, лучше прежней.

И правда, как-то наладилось все за год. Квартиру сняли, все самое необходимое купили, в себя пришли. Кажется, жить бы да жить.

И вот тут беда пришла. Настоящая.

Ксюша два раза за это время на сессии в Донецк ездила. Очень хотела закончить институт. В российский  невозможно оказалось перевестись. По-разному ездила, однажды просто  на полу в автобусе. Она отличница, и каждый раз такая счастливая возвращалась. Я по глупости думала, что учиться девочке нравится, довольна она успехами своими.

А в последний раз приехала как будто сама не своя. Я к ней и так, и эдак: что случилось,  если ты сессию завалила, Бог с ней, пересдашь. А то и вовсе брось, здесь поступишь, ты же умница.

А она смотрит на меня, а как будто меня не видит. И говорит, мол, мама, причём тут сессия. Я замуж выхожу.

Ну я и обмерла. У неё никаких романов здесь не было, я бы знала. Дом-работа, работа-дом. Однокурсник какой-то, что ли?

В общем, выяснилось, что в Донецке полгода назад влюбилась она в парня. Роман у них случился. И он её замуж позвал. Война же, что раздумывать долго?

И все бы ничего. Ксюше двадцать один почти, девочка взрослая, сама может свою жизнь строить.

Да только парень бывшим айдаровцем  оказался. Ох и зверствовали они в соседней деревне той осенью, перед нашим отъездом…

Я говорю, доченька, он же убийца, насильник. Даже если сам не убивал, то рядом стоял. Мы же с тобой уехали от таких, как он, бросили все, жизнь всю перевернули…

А она мне: не убивал он никого, и я его люблю.

Когда только успела полюбить-то?

Поняла я тогда, что вот она, настоящая беда. Не могу я туда отпустить девочку мою единственную. Она ж у меня тоже балованная. Люблю я её больше всех на свете. Смысл жизни в ней.

А вот, поди ж ты, — любовь… Правду говорят, влюбленность сродни психическому расстройству. Голова в этом процессе не участвует.

Я Ксюше говорю: доченька моя, любимая, единственная. Я все понимаю, ты любишь. Я не могу стать на пути твоего чувства. У меня только просьба: не спешите со свадьбой. Дай мне и бабушке привыкнуть к мысли, что нам придётся жить одним. Отложите на годик. Мы денег соберём немного, все же свадьбу надо по-человечески отпраздновать. Раз в жизни бывает. Платье тебе красивое купим, бельё, туфельки. Сейчас-то денег на это нет. Позвони, скажи ему, что мы не против, только просим не торопиться.

Смотрю, задумалась. Ребёнок же ещё. Любовь любовью, а родных бросать тоже не так просто, особенно после всего, что вместе пережили. И платье красивое хочется…

В общем, позвонила она ему, поговорили, он, конечно, недоволен остался, но условились полгода подождать.

Мама моя, как узнала эту историю, пошла в церковь к священнику узнавать, можно ли молиться, чтобы плохого человека убили. Батюшка стал её от этих мыслей отговаривать, а она спрашивает: ну а чтобы он сам, своей смертью умер, только скоро? Повеселила всех старушка…

Не знали мы, что делать, чтобы прошло это затмение у Ксюши.   Да только судьба сама распорядилась. Пропал этот айдаровец месяца через два. На связь перестал выходить, телефон отключён. Так и не объявился больше. Бабушка в церкви благодарственные молебны заказывает, по-моему, даже болячки все её прошли. Ксюша опять плачет по вечерам, я её утешаю. Она девочка нежная, балованная, а столько перенесла уже…

Ничего, пройдёт потихоньку, забудется. Выйдет дочка замуж здесь, на Кубани, за хорошего парня, родит мне внучку. И так я её баловать буду, так баловать…

Только  бы войны не было.


Аля

Светлана Лаврентьева

Аля в новом платье идет по улице,  по Луганску открыла огонь весна. Мама Али ласково ей любуется, мама знает — завтра была война. Мама смотрит на дочь, поправляет локон ей, обнимает нежно и горячо. Мама будет биться в бетонном коконе, но пока не думает ни о чем. Але двадцать — птица, цветок на выданье, невозможной искренности глаза. Мама знает, Але такое выпадет, что ни спрятать в сердце, ни рассказать. Плакать глупо, веру терять не велено — даже вера нынче в большой цене. Мама носит боль осторожно, медленно, чтобы медный колокол не звенел. Самолёты летят, город вспорот пулями, платье падает тенью на грязный снег. Мама Али смотрит на дочь — уснула ли?

Выключает лампу в чужой стране.


Читать еще



Как купить книгу

Хотите приобрести книгу с автографом автора без наценки? Пишите на tovancheva@gmail.com
Книга также же доступна в книжных магазинах "Читай Город"