Стыд

Стыд

Стыдно было всё: ковырять в носу и не чистить нос, слишком много есть и плохо есть, громко кричать и говорить слишком тихо. Очень стыдно было плохо учиться, не слушать мать и быть неблагодарным. Последнее вообще считалось самым страшным грехом.

Мать заводилась, едва зайдя в дом, с порога.

— Господи, что ж ты обувь свою расшвырял по коридору? Ну как не стыдно? Хотя бы к моему приходу убрал, что ли.

Она мыла руки, повязывала фартук, заходила в крошечную кухню — и следовало продолжение.

— Да ты что, суп не съел? Не стыдно? Мать в шесть утра встала, чтобы тебе первое сварить, а ты одними бутербродами питаешься?

Славка искренне не понимал, зачем надо вставать в шесть утра, чтобы сварить суп, который он терпеть не мог. Но у матери был пунктик. Она считала, что ребёнок каждый день должен есть суп, и упорно варила его изо дня в день. Славка с таким же упорством каждый день выливал содержимое кастрюльки в унитаз. Иногда забывал — и тогда зарабатывал обвинение в неблагодарности.

Мать воспитывала Славку одна и, как она выражалась, тянулась изо всех сил, стараясь подработать где только можно. Славке было ее немножко жалко, но ещё больше было жалко себя, с этим дурацким супом и с постоянными криками матери. Он был мальчик тихий, стеснительный, по вечерам сидел в компьютере, матери не перечил не то чтобы от страха — хотя и от страха тоже, но и, главное, — от бессмысленности. У матери были свои представления о правильном и неправильном, и изменить их Славке было не под силу. И ему было стыдно — за то, что он не может откровенно поговорить с матерью, за то, что она всегда орет, за то, что у него нет отца…

Однажды он едва не погиб из-за своей стеснительности. В десять лет мать отправила его в пионерлагерь на море. Плавать Славка не умел, но сказать об этом было стыдно, и он во время тихого часа сбежал с несколькими ребятами «скупнуться». Зашёл в воду, попрыгал немного, оказался на глубине и стал тонуть. Барахтался, захлебывался, но позвать на помощь даже в голову не пришло — было стыдно. К счастью, кто-то из ребят увидел, что с ним что-то не так, к нему кинулись, вытащили, привели в чувство.

— Ты что ж не сказал, что плавать не умеешь, чудило?

— Стыдно было…

Матери об этом случае он, конечно, не сказал…

Он вообще мало о чем ей говорил. Каждый раз боялся нарваться на осуждение. Последней каплей стал день, когда он привел домой Ольгу. С Ольгой они вместе работали, потом начали встречаться, Ольга забеременела, и Слава решил, что надо жениться. В тот день они первый раз пришли домой к Славе — познакомиться с матерью.

— Мама, познакомься, это Оля. Она ждёт ребёнка, мы подали заявление и будем жить у нас.

Мать вытаращила глаза.

— Стыд-то какой, господи! В ЗАГС ещё не сходили, а уже беременная!

Оля недоуменно посмотрела на Славку, и тот неожиданно для себя заорал на мать. Он орал за все свои двадцать два года. За литры вылитого в туалет невкусного супа, за тысячи выслушанных нравоучений, за невозможность привести домой друзей, за постоянное осуждение, за то, что он ничего не знал о своём отце…

Откричав, он схватил за руку перепуганную Ольгу и ушёл из дома — в чем был, как был.

С тех пор прошло пятнадцать лет. С матерью они не виделись ни разу. Даже не звонили друг другу. Он вычеркнул ее из своей жизни, она, видимо, обиделась на него. Слава иногда звонил соседям, узнавал о здоровье и посылал деньги с зарплаты. Денег было немного, у них с Олей росли двое детей, но все же копеечку матери Славка выделял регулярно. Как долг выплачивал.

А накануне Нового года позвонила тетя Рая, соседка. Сказала, что мать умирает и просит его приехать.

— Как умирает? От чего?

— Рак вроде. Да не говорит она толком ничего, плачет и тебя зовёт.

Слава собрался, поехал. В квартире ничего не изменилось за это время, только всё как-то обветшало и состарилось. Пахло лекарствами и свечами. Мать, исхудавшая до костей, лежала на кровати — бледная, прозрачная.

— Мама… Как же так? Когда? Почему ты раньше не сказала, что болеешь?

— Славочка… Да я и опомниться не успела… Приболела немного, пока анализы сдавала, пока по врачам моталась, диагноз никак поставить не могли, а он уже и подъел меня… Неоперабельный, говорят, даже химию делать бессмысленно… Жалко, внучков своих так и не увижу…

— Мама, я их приведу сегодня…

— Что ты, не нужно! Стыдно мне в таком виде, не надо им меня такой запоминать. Ты им фотографию мою покажешь потом, где я молодая и красивая. И ещё… 

Мать показала рукой на тумбочку.

— Там я написала тебе… Про отца. Найдёшь его, если захочешь. Стыдно мне было раньше тебе рассказывать, женат он был. А сейчас понимаю, что надо рассказать. Там теперь буду стыдиться, перед Ним.

Мать подняла глаза к простенькой иконе, висящей на стене, и затихла.