— А давайте сделаем селфи, — закричала Маруся.
Шёл третий час ночи, и вечеринка, посвящённая премьере, была в самом разгаре. Как это обычно бывает в таких случаях, все разбились на группы и разбрелись по углам. Народ находился в разной степени опьянения. Абсолютно трезвая завпост Афелия Вазгеновна с актерами Пашей и Веней, которые были уже изрядно, увлечённо пела песни, почему-то военные.
Градусник
- Тексты
- 13, Янв 2017
- Просмотров 2258
— «Эх, дорожка фронтовая…», — доносилось из их угла.
Режиссёр Степан Дмитриевич рюмка за рюмкой пил водку и, воздевая худые руки к небу, патетически восклицал:
— Публика — дура! Они же ничего не понимают… Я жилы рвал, сердце на куски резал… Вот в первом акте, когда героиня начинает монолог, помнишь, урод какой-то телефон уронил… И вошкался с ним на полу весь монолог…
Тайно (впрочем, в театре это ни для кого не было секретом) влюблённая в Степана помреж Зина, с фигурой гимнастки и рано сморщившимся личиком, умильно смотрела на режиссера и приговаривала:
— Степан Дмитриевич! Да они все мизинца вашего не стоят… Вы же гений! Скоро все это поймут!
В этот момент заскучавшая и сильно захмелевшая Маруся, звукорежиссёр, вскочила на стул и закричала:
— А давайте делать селфи!
Все оживились, зашевелились. У вечеринки открылось второе дыхание. У кого-то нашлась в сумке селфи-палка, народ сгрудился перед телефоном, пытаясь позировать.
— Так просто неинтересно, — кричала Маруся. — Мы в театре или как? Давайте что-нибудь изображать. Представим, что мы уже в отпуске, на море!
Спектакль готовили несколько месяцев, работали без отдыха и выходных, и вожделенный отпуск вообразили все, расплывшись в счастливых улыбках.
Камера клацнула.
— А теперь представим, что мы приехали на море, а там ужас! Водоросли, комары, грязь, потные отдыхающие, тёплая водка…
Расставаться с мечтой о море не очень хотелось, но при мысли о тёплой водке всех передернуло, и скорченные рожи получились вполне убедительными.
— А сейчас ожившие картины! — разошлась Маруся. — Я изображаю Данаю.
Она взгромоздилась всеми своими ста килограммами на стол и подперла голову рукой, застыв с мечтательным выражением.
Собравшиеся развеселились. Директор театра Антон Петрович подскочил к аппетитно разлегшейся Марусе и обхватил ее за грудь со словами:
— Дай-ка я тебе интерьерчик подправлю!
— Антон Петрович, Антон Петрович! — заверещала Маруся.
— Марусечка, я же по работе, по работе, — разошедшийся Антон Петрович перемещал пухлые ручки по округлостям Маруси. — Данаюшка ты наша!
— Надо как-то эротичнее, Маруся, — подскочила к возлежащей модели Катя, хореограф. — Степан Дмитриевич, срежиссируйте!
Режиссёр подошёл, пошатываясь.
— Реквизит нужен.
Афелия Вазгеновна услужливо подскочила, на ходу роясь в сумочке. В этой знаменитой на весь театр сумочке, размером приближающейся к чемодану, можно было найти все необходимое для жизни. Афелия почему-то вытащила градусник.
— Вот!
Степан Дмитриевич повертел в руках стеклянный цилиндрик и быстрым движением вставил его в рот Марусе.
— Это золотой дождь, оплодотворивший Данаю. Скоро родишь Персея.
Впечатлившись, незамужняя Маруся распахнула глаза и клацнула зубами.
На нижнюю губу выкатились серебристые капельки.
Вокруг завопили.
Маруся спрыгнула со стола с легкостью, для неё неожиданной, выплюнула градусник на пол и с криком помчалась в туалет.
Все резко протрезвели.
— Ртуть! Она же ядовитая! Окна откройте, двери! Подметите это все!
Афелия, схватив бутылку водки со стола, ринулась вслед за Марусей. Из-за туалетной двери донеслось:
— Пей, тебе говорю! Продезинфицировать нужно!
— Иди отсюда, убийца! Ты зачем ему градусник дала? Я ж умру сейчас.
— Марусенька, умоляю, хотя бы сполосни рот водочкой-то. Или давай скорую вызовем.
В комнате в это время разыгрывалась сцена.
Степан Дмитриевич стоял, широко расставив ноги, прижав руки к лицу, и громко рыдал.
— Я убил ее, господи! — доносилось из-под сомкнутых рук. — Я убил ее!
Зина, заламывая руки, тоже чуть не плакала от жалости — не к Марусе, конечно, а к Степану Дмитриевичу.
Паша и Веня, суетясь, пытались успокоить мастера.
— Не убивайтесь вы! Это не ртуть. Сейчас все градусники со спиртом. Это не опасно.
— Со спиртом? — заинтересованно убрал руки от лица режиссёр. — Почему со спиртом?
Изгнанная Марусей из туалета Афелия Вазгеновна вернулась в комнату.
— Афелия, дорогая, — Степан Дмитриевич простер руки к завпосту. Та вздрогнула от таких нежностей и поплыла.
— Афелия, ты слышишь меня? Что было внутри твоего градусника?
Афелия вернулась на землю и уставилась на Степана.
— Ртуть, конечно, что же ещё в термометрах бывает…
Режиссёр снова стал заламывать руки.
— Я убил ее, убил!
В это время в дверях туалета появилась Маруся с мокрыми волосами, торчащими во все стороны, и трагической гримасой на лице.
Все замерли.
Маруся прошла в центр комнаты, снова запрыгнула на стол, на котором изображала Данаю.
— Я умру? — спросила она трагическим голосом, обращаясь к потолку.
Все заговорили разом:
— Марусечка, ну что ты? Там же спирт, там не ртуть… Это не опасно. От этого не умирают. Ты будешь жить долго-долго…
Маруся опустила глаза, обвела всех взглядом.
— Вы меня обманываете…
— Правда, Маруся, правда. Там спирт.
Веня тихонько прошептал на ухо Паше:
— Я видел серебряные шарики. Ртуть это была. Может, все же скорую?
Маруся не услышала. Она смотрела на режиссера.
— Степан Дмитриевич! Я только вам верю. Спирт?
— Спирт, дорогая, конечно спирт! Чистый спирт!
И он протянул рюмку Марусе.
Все снова задвигались, зашумели.
— Если бы это была ртуть, Маруська бы уже умерла, — прошептал Паша в ответ.
Все громко чокнулись и провозгласили тост за здоровье. Зина смотрела влюблёнными глазами на Степана Дмитриевича. Тот приготовился произносить очередной монолог о бесчувственной публике. Паша обнял Веню. Антон Петрович бочком подобрался к аппетитной Марусе, возложил на неё пухлые ручки и в ответ на ее укоризненные взгляды проговорил:
— Я по работе, Маруся, исключительно по работе!