Персональный ангел

Персональный ангел

С ослепительно белыми крылышками на спине и зелеными глазами. Ангел болтал крепкими ножками и хитро смотрел прямо на Вику.

В голову пришли сразу две мысли:

«Его зовут Фёдор».

«Я сошла с ума».

Вика осторожно посмотрела по сторонам.

Она по-прежнему сидела в переполненном кафедральном соборе Сен-Мало и слушала хор Кембриджского университета. Точнее, королевского колледжа Кембриджского университета, как было написано на афише. Вокруг сидели люди, слушавшие прекрасное пение. И Фёдор сидел — веселый, голый и, кажется, видимый только ей одной. По крайней мере, никто не обращал на него внимания. Он даже умудрялся не задевать пожилую даму, на спинке стула которой так бесцеремонно уселся.

Галлюцинация, что ли? Вике захотелось протянуть руку и пощупать розовую ножку Фёдора, но она подумала, что испугает соседей.

«Может, это музыка так на меня подействовала?» — подумала Вика.

Фёдор посмотрел на нее с недоумением.

«Ну хорошо, хорошо, ты на самом деле здесь», — мысленно успокоила его Вика и пробормотала: — И что мне теперь делать?

Младенец с крыльями еще раз внимательно посмотрел на Вику, потом мгновенно уменьшился до размеров точки и переместился куда-то в район Викиного сердца. Вика занервничала, завертела головой, но услышала тихое: «Здесь я, не волнуйся». И совсем уже перестала что-либо понимать.

Концерт закончился, Вика вышла из собора и пошла в отель по набережной. Был час вечернего прилива, волны хлестали по камням, по деревянным высоким кольям, установленным вдоль берега. Прохожие уворачивались от брызг, а Вика, наоборот, ловила их лицом, телом. Брызги были соленые, они текли по щекам, смешиваясь со слезами, можно было плакать, не боясь сочувственных или любопытных взглядов…

Год выдался страшный. Один за другим ушли родители — просто сгорели от рака, диагностированного слишком поздно. Она стала искать в интернете всё, что можно было прочесть об этой болезни, хотелось понять: может, все же рак заразен, и они с братом — в зоне риска? Но брат, ее любимый младший братишка не заразился раком. Он разбился на мотоцикле через три месяца после смерти мамы. Его прооперировали, и он пришел в себя, и на второй день после операции даже ел бульон, который Вика принесла в кастрюльке, а на третий… На третий день она пришла, а Маратика в палате не было. Его уже нигде не было. На его похоронах Вика, обессилевшая от горя, уже не могла плакать. Она только гладила Маратика по грубо и как будто наспех зашитой голове и бормотала:

— Бедный ты мой… Родненький ты мой…

Вика не знала, как теперь жить. С мужем она развелась несколько лет назад, еще до болезни родителей, и теперь осталась совсем одна. Было тяжело, невыносимо, невозможно тяжело, но надо было жить. Наверное, надо было.

В отпуск она поехала в Бретань, на берег Ла-Манша. Хотелось вдохнуть энергию океана, слиться с ним, почувствовать себя песчинкой, затерянной среди волн… Днем она бродила по берегу, обнажавшемуся во время отлива, подбирала ракушки, смотрела на корабли. Вечерами стояла в соленых брызгах прилива. Здесь она снова начинала плакать. Столько слез в ней было, столько горя — казалось, она не выплачет его никогда.

И тут появился Фёдор. Вика не понимала, что произошло. То ли помрачение сознания, то ли какой-то знак. И не спросишь ни у кого — сочтут сумасшедшей.

А младенец с крыльями между тем никуда не девался. Было стойкое ощущение, что он всегда с Викой. Правда, больше она его не видела, но как-то чувствовала, что ли. Разговаривала с ним по вечерам. Слышала в голове его ответы.

С Фёдором в жизнь вошло спокойствие.

Когда Вика летела домой, она подумала о том, что неплохо было бы взять в дом кошку. Серую, зеленоглазую. Всё веселее будет.

Подходя к подъезду, Вика услышала тихий писк. Под кустом сидел маленький котенок и пищал. Вика поставила чемодан, подошла, взяла котенка на руки. Серенький, совсем крошечный. И глаза зеленые, как у Маратика. Бросили его, что ли?

Она прижала котенка к груди, и тот затих. Кажется, Фёдор его гладил.

— Что, подружились? — улыбнулась Вика. — Ладно, семейство, пойдем домой. Чемодан разберем, поужинаем… Жить будем. Не возражаете?

Семейство не возражало.