Наваждение

Наваждение

Люди накидывались на белоснежную мякоть, рыхлили, трепали, чесали… Даже профессии их назывались соответственно: мотальщица, чесальщица, трепальщица. Машины в цехах безостановочно и громко гудели, в воздухе висела хлопковая пыль, которая попадала людям в глаза, рот, уши. Люди придумали обрызгивать пыль водой, но это мало помогало. Хлопок был легкий, а работа — тяжелая. Хлопка было много, очень много. Из него нужно было делать миллионы метров бязи, вельвета, тика. Людей катастрофически не хватало.
И тогда кто-то очень умный придумал привезти на комбинат рабочих из Вьетнама. Шёл 1981 год, слова «гастарбайтер» еще никто не знал. Но гастарбайтеры уже прилетели.
Не знаю, как их отбирали на родине. Это были молодые деревенские парни и девушки из бедных семей. В основном, конечно, девушки. Наверное, дома они ели не очень сытно, потому что в полете все сильно ослабли, некоторых буквально на руках выносили по трапу. Они первый раз прилетели за рубеж, они не знали ни одного иностранного языка, они впервые увидели производство.
И за три месяца из них надо было сделать профессиональных чесальщиц, мотальщиц и прядильщиц.
Даже в то время, когда пятилетки выполняли за три года, это было чересчур.
Но кто-то очень умный хорошо все продумал и подготовил. Советский Союз вообще был страной продуманных решений. Уж в 1980-е спонтанностью точно не пахло.
Сначала за вьетнамцев взялись медики. Вши и глисты — это было самое простое, с чем они столкнулись. Но советская медицина была лучшей в мире, паразиты оказались повержены, а еще больше обессилевшие после лечения вьетнамцы начали учиться.
Полдня они осваивали совершенно чуждый им русский язык с неизвестными доселе «ж» и «щ», с чудовищным «здравствуйте», с непонятными падежами, а после обеда шли на комбинат — смотрели, запоминали, пытались понять.
Мы с Ксюшей были у них преподавателями. Быстро научились различать их — это только на первый взгляд все вьетнамцы одинаковые. Одинаковый у них только разрез глаз, и то не у всех. Как можно спутать скуластую хохотушку Хао и некрасивую умницу Тхы?
С Хао, кстати, всё и началось.
— Усительница, — обратилась она к Ксюше. Шел третий месяц обучения, и наши подопечные уже худо-бедно разговаривали. — Усительница! Ты есть любовь?
По именам вьетнамцы к нам не обращались. Категорически. Конфуций учит вежливости, а обращение к преподавателю по имени крайне невежливо.
Впрочем, вежливость распространялась не на все. Например, ученицы заявляли нам, что русские девушки некрасивые, потому что глаза у них большие, как у коровы. Вполне нормальным считалось потрогать платье или блузку педагога, особенно новые. Посмеяться над мини-юбкой, ехидно спросив на ломаном русском, не одежда ли это младшей сестры. Но по именам — ни-ни.
Вот и сейчас Хао вполне бесцеремонно интересовалась у Ксюши, есть ли у нее парень. Слова «бойфренд» мы тогда тоже не знали.
Ксюша могла бы, конечно, сделать вид, что не поняла. Но вьетнамки были весьма хитры и настойчивы. Легче было сдаться и ответить. Ксюша отрицательно покачала головой.
Хао почему-то очень обрадовалась, вытащила из-за спины кулечек с семечками и сказала, жестикулируя:
— Зунг — усительница — любовь.
Положила семечки перед Ксюшей, захихикала и вышла из класса.
Понимать это следовало так: Зунг влюбился в Ксюшу и передает ей в подарок главное лакомство вьетнамцев — семечки. Они почему-то необыкновенно любили жареные семечки. Почти как жареную селедку, но селедку приносить в аудитории было категорически запрещено.
Ксюша в недоумении повертела кулечек.
— Хорошо хоть Зунг, а не Бао, — и мы засмеялись.
Бао был низеньким туповатым пареньком, а Зунг — самым симпатичным парнем на всем потоке. Длинные волосы, красиво очерченные губы — чем-то он смахивал на Джонни Деппа, только Джонни Деппа в 1981-м никто еще не знал.
В общем, Ксюша отправилась на очередной урок, и там все случилось.
— Ты понимаешь, — взволнованно рассказывала она мне на перемене, — веду урок, а сама все время на Зунга смотрю. А он на меня. Он же семечки передал, реакции ждет. А я просто, как дура, глаз не могу отвести от него. Наваждение какое-то. Еле урок закончила. Все на перемену пошли, он последний выходит, у стола остановился и так выразительно мне в глаза посмотрел.
— А ты?
— А я пропала…
— Влюбилась, что ли?
— Нет, ну как влюбилась… Не пойму ничего. Смотрела бы на него и смотрела…
Прозвенел звонок, я попросила подругу взять себя в руки, и мы снова разошлись по аудиториям.
Несколько дней Ксюша была на занятиях как под током. Следила глазами за Зунгом, краснела, когда тот оказывался рядом. Парень осмелел, каждый день таскал ей семечки, писал записочки. «Я пожалуйста учительница моё разрешение, если бы что с вами — учительница с удовольствием. Помнит: Да».
Смысл понять было трудно, но чувства кипели.
Я поняла, что подругу надо спасать. Пахло даже не мезальянсом, а каким-то колдовством. Ксюша — отличница, скромница, у которой в университете не было ни одного романа, — на моих глазах влюбляется во вьетнамского мотальщика, который двух слов по-русски не может связать!
В выходные была устроена вечеринка, приглашены все знакомые мне холостые ребята, мы веселились, делали коктейли из водки и компота, пели «Машину времени», обсуждали солнечное затмение, случившееся накануне…
— Слушай, может, дело в затмении? — спросила меня Ксюша.
— Что у нас с затмением? — подсел к ней Веня, однокурсник моего брата, и, перебирая струны, запел: «Затменье солнца темнит небосвод, затменье сердца пришло и пройдет…».
А может, он пел какую-то другую песню, неважно. Важно, что с вечеринки Веня ушел с Ксюшей, и целоваться они начали, едва выйдя из подъезда, я подглядывала в окно.
В понедельник Ксюша пришла на занятия сияющая. Я подождала перемены и осторожно спросила:
— Как твои, домашку сделали? Как Зунг?
— Нормально, они у меня старательные. Зунг так вообще молодец, сейчас такой сложный текст прочитал.
И, как будто что-то вспомнив, добавила:
— Что это на меня нашло на прошлой неделе? Пялилась на него, как девчонка. Затмение, что ли, повлияло…
И тише, почти мне на ухо:
— Мы с Веней сегодня вечером в кино идем. На последний сеанс…
И улыбнулась смущенно.

12.10.2017